Неточные совпадения
Он заставил себя еще подумать о Нехаевой, но думалось о ней уже благожелательно. В том, что она сделала, не было, в сущности, ничего необычного: каждая девушка хочет быть женщиной. Ногти
на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет,
небо, позеленев
на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно
возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал дома.
Прощайте, роскошные, влажные берега: дай Бог никогда не
возвращаться под ваши деревья, под жгучее
небо и
на болотистые пары! Довольно взглянуть один раз: жарко и как раз лихорадку схватишь!
О Кашлеве мы кое-что узнали от других крестьян. Прозвище Тигриная Смерть он получил оттого, что в своей жизни больше всех перебил тигров. Никто лучше его не мог выследить зверя. По тайге Кашлев бродил всегда один, ночевал под открытым
небом и часто без огня. Никто не знал, куда он уходил и когда
возвращался обратно. Это настоящий лесной скиталец.
На реке Сандагоу он нашел утес, около которого всегда проходят тигры. Тут он их и караулил.
Когда я
возвращался назад, уже смеркалось. Вода в реке казалась черной, и
на спокойной поверхности ее отражались пламя костра и мигающие
на небе звезды. Около огня сидели стрелки: один что-то рассказывал, другие смеялись.
Следующий день — 7 августа. Как только взошло солнце, туман начал рассеиваться, и через какие-нибудь полчаса
на небе не было ни одного облачка. Роса перед рассветом обильно смочила траву, кусты и деревья. Дерсу не было
на биваке. Он ходил
на охоту, но неудачно, и
возвратился обратно как раз ко времени выступления. Мы сейчас же тронулись в путь.
Приближались сумерки. Болото приняло одну общую желто-бурую окраску и имело теперь безжизненный и пустынный вид. Горы спускались в синюю дымку вечернего тумана и казались хмурыми. По мере того как становилось темнее, ярче разгоралось
на небе зарево лесного пожара. Прошел час, другой, а Дерсу не
возвращался. Я начал беспокоиться.
После 5 часов полудня погода стала портиться: с моря потянул туман; откуда-то
на небе появились тучи. В сумерках
возвратились казаки и доложили, что в 3 ямах они еще нашли 2 мертвых оленей и 1 живую козулю.
К сумеркам мы
возвратились на бивак. Дождь перестал, и
небо очистилось. Взошла луна.
На ней ясно и отчетливо видны были темные места и белые пятна. Значит, воздух был чист и прозрачен.
День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его. Уже и вечер: свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются звуки, — верно, где-нибудь народ идет с работы и веселится; по Днепру мелькает лодка… кому нужда до колодника! Блеснул
на небе серебряный серп. Вот кто-то идет с противной стороны по дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это
возвращается Катерина.
В Корсаковском посту живет ссыльнокаторжный Алтухов, старик лет 60 или больше, который убегает таким образом: берет кусок хлеба, запирает свою избу и, отойдя от поста не больше как
на полверсты, садится
на гору и смотрит
на тайгу,
на море и
на небо; посидев так дня три, он
возвращается домой, берет провизию и опять идет
на гору…
Чем кончилось это дело, я не знаю, так как вскоре я оставил названную губернию. Вероятно, Чумазый порядочно оплатился, но затем, включив свои траты в графу: „издержки производства“, успокоился.
Возвратились ли закабаленные в „первобытное состояние“ и были ли вновь освобождены
на основании Положения 19-го февраля, или поднесь скитаются между
небом и землей, оторванные от семей и питаясь горьким хлебом поденщины?
Весело было теперь князю и легко
на сердце
возвращаться на родину. День был светлый, солнечный, один из тех дней, когда вся природа дышит чем-то праздничным, цветы кажутся ярче,
небо голубее, вдали прозрачными струями зыблется воздух, и человеку делается так легко, как будто бы душа его сама перешла в природу, и трепещет
на каждом листе, и качается
на каждой былинке.
Высадив его
на одной из улиц слободы, тоже утопленной половодьем, я
возвращаюсь ярмаркой
на Стрелку, зачаливаю лодку и, сидя в ней, гляжу
на слияние двух рек,
на город, пароходы,
небо.
Возвращаясь вечером с ярмарки, я останавливался
на горе, у стены кремля, и смотрел, как за Волгой опускается солнце, текут в
небесах огненные реки, багровеет и синеет земная, любимая река. Иногда в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа
на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход.
Заря уже занималась в
небе, когда оба приятеля
возвратились на свою квартиру. Солнце еще не вставало, но уже заиграл холодок, седая роса покрыла травы, и первые жаворонки звенели высоко-высоко в полусумрачной воздушной бездне, откуда, как одинокий глаз, смотрела крупная последняя звезда.
Наступило именно то время весны, когда с теплых стран
возвращались птицы; жаворонки неподвижно уже стояли в
небе и звонко заливались над проталинками; ласточки и белые рыболовы, или «мартышки», как их преимущественно называют
на Оке, сновали взад и вперед над рекою, которая только что вступила в берега свои после недельного разлива; скворцы летали целыми тучами; грачи также показались.
Как-то за ужином мы вместе с инженером съели целого омара.
Возвращаясь потом домой, я вспомнил, что инженер за ужином два раза сказал мне «любезнейший», и я рассудил, что в этом доме ласкают меня, как большого несчастного пса, отбившегося от своего хозяина, что мною забавляются и, когда я надоем, меня прогонят, как пса. Мне стало стыдно и больно, больно до слез, точно меня оскорбили, и я, глядя
на небо, дал клятву положить всему этому конец.
Покрыто ли
небо тучами или сияют
на нем луна и звезды, я всякий раз,
возвращаясь, гляжу
на него и думаю о том, что скоро меня возьмет смерть.
Один раз летом
возвращался я откуда-то из-за Невы; погода была ясная и жаркая; но вдруг с Ладоги дохнул ветер; в воздухе затряслось, зашумело;
небо нахмурилось, волны по Неве сразу метнулись, как бешеные; набежал настоящий шквал, и ялик,
на котором я переправлялся к Румянцевской площади, зашвыряло так, что я едва держался, а у гребца то одно, то другое весло, не попадая в воду и сухо вертясь в уключинах, звонко ударялось по бортам.
По двору скакал Тихон
на большом чёрном коне, не в силах справиться с ним; конь не шёл в ворота, прыгал, кружился, вскидывая злую морду, разгоняя людей, — его, должно быть, пугал пожар, ослепительно зажжённый в
небе солнцем; вот он, наконец, выскочил, поскакал, но перед красной массой котла шарахнулся в сторону, сбросив Тихона, и
возвратился во двор, храпя, взмахивая хвостом.
В одну из тех вьюжных ночей, когда кажется, что злобно воющий ветер изорвал серое
небо в мельчайшие клочья и они сыплются
на землю, хороня ее под сугробами ледяной пыли, и кажется, что кончилась жизнь земли, солнце погашено, не взойдет больше, — в такую ночь,
на масленой неделе, я
возвращался в мастерскую от Деренковых.
Крепко в душу запавшее слово
Также здесь услыхал я впервой:
«Привезли из Москвы Полевого…»
Возвращаясь в тот вечер домой,
Думал я невеселые думы
И за труд неохотно я сел.
Тучи
на небе были угрюмы,
Ветер что—то насмешливо пел.
Напевал он тогда, без сомненья:
«Не такие еще поощренья
Встретишь ты
на пути роковом».
Но не понял я песенки спросту,
У Цепного бессмертного мосту
Мне ее пояснили потом…
То помни, Машенька, что ангелы небесные ликуют и радуются, когда языческая душа вступает в ограду спасения, но все небесные силы в тоске и печали мечутся по
небу, ежели «приведенная» душа
возвратится вспять и снова вступит
на погибельный путь фарисейский.
Когда стемнело,
небо было совсем заволочено тучами. Пошел дождь, который не прекращался подряд двое суток. Видя, что ненастье принимает затяжной характер, я решил итти дальше, невзирая
на непогоду. Отсюда амурские гольды
возвратились назад, а
на смену им взялись провожать меня обитатели фанзы Дуляля. Они говорили, что вода в реке может прибывать и тогда плавание
на лодках станет совсем невозможным. Это были убедительные доводы.
На дворе уже было около пяти часов, и осеннее
небо начало темнеть, но Синтянина рассчитывала, что она еще успеет до темноты доехать до города и послать телеграмму Форовой в Петербург, а затем возьмет с собою Филетера Ивановича и
возвратится с ним к себе
на хутор.
Другой страх, пережитый мною, был вызван не менее ничтожным обстоятельством… Я
возвращался со свидания. Был час ночи — время, когда природа обыкновенно погружена в самый крепкий и самый сладкий, предутренний сон. В этот же раз природа не спала и ночь нельзя было назвать тихой. Кричали коростели, перепелы, соловьи, кулички, трещали сверчки и медведки. Над травой носился легкий туман, и
на небе мимо луны куда-то без оглядки бежали облака. Не спала природа, точно боялась проспать лучшие мгновения своей жизни.
После того как гроб опустили в могилу, все приглашенные
возвратились в дом, где был уже накрыт поминальный обед. Для дворовых людей был накрыт стол в застольной, а для крестьян
на дворе, под открытым
небом.
Он
возвратился сюда уже с меньшею тягостью в сердце, утешенный верою в загробную жизнь, непоколебимым убеждением, что там,
на небесах, ее ждет покой и блаженство, за все те страдания, которые здесь,
на земле, причинили ей люди.
Раз вечером,
возвратившись очень рано домой, он сидел, раздосадованный, в своей квартире и записывал в памятной книжке следующий приговор: «Польская нация непостоянна!» Такое определение характеру целого народа вылилось у него из души по случаю, что одна прелестная варшавянка, опутавшая его сетями своих черно-огненных глаз и наступившая
на сердце его прекрасной ножкой (мелькавшей в танцах, как проворная рыбка в своей стихии), сама впоследствии оказалась к нему неравнодушной, сулила ему целое
небо и вдруг предпочла бешеного мазуриста.
А мысли все
возвращаются к Антверпену. По-видимому, этот город похож
на наш Петроград, большой и красивый, и много в нем воды, которая теперь отражает пожары и течет кровью среди ночного мрака. И
небо в огне. Боже ты мой, боже ты мой, что делается
на свете!
Но чуть
на небе начало слегка сереть, дикарь тихо поднялся с саней, заложил руки поглубже за пазуху и опять побрел вдоль по опушке. Долго он не бывал назад, я долго видел, как он бродил и все останавливался: станет и что-то долго-долго
на деревьях разглядывает, и опять дальше потянет. И так он, наконец, скрылся с моих глаз, а потом опять так же тихо и бесстрастно
возвращается и прямо с прихода лезет под сани и начинает там что-то настроивать или расстроивать.